О храме во имя Рождества Пресвятой Богородицы в Морозовском районе

На все стороны света — степи и тонкие, цепкие лесопосадки; редко-редко — приниженные, случайные хутора… 

Поворот налево, – будто в этой пустыне есть смысл куда-то поворачивать… Поворот направо… То, что мы в конце концов приедем в хутор Чекалов, представить можно; но вот что увидим крепкую каменную церковь… какая тут, в безграничном безлюдье, может быть церковь, зачем она?

Однако невероятное впереди: на горизонте, на скате плоского холма — точно, церквушка, странная, будто привиделась, карликовый макет, поставленный отчаянным шутником.

Дорога почти незаметно въехала в хутор, шофёр Геннадий высадил меня с Татьяной Степановной Рыжак, методистом районной библиотеки, у Дома культуры. По просьбе Татьяны Степановны — «помогите, к нам гость из журнала приедет, чекаловский храм хочет посмотреть!» — замглавы Морозовской администрации Татьяна Михайловна Сапрынская предоставила собственную машину; вот так здесь встречают гостей!..

Но где хутор? Разрозненные домишки, дворик школы; за Домом культуры — рыночек, и за тополями и вязами — церковь из красного кирпича, и совсем не карликовая, а плотная, крупная, с расширенным четырёхгранным барабаном в виде крытой беседки с крышей-зонтиком, по три окошка на каждую сторону (похожая церковь есть в Константиновске). Оттого, что она так свободно расположилась на краю большой поляны, крепко сбитая, приземистая, — и высокой не кажется… А за поляной — невзрачные дворики пустых домов, барак бывшей столовой, ещё один, похожий корпус… За невидимой речушкой Россошь — пологий бугор Синий Гребень с кладбищем.

Хутор Чекалов глухим и малолюдным был и раньше; другими были — люди. Верующие, богобоязненные, о душе они думали не менее чем о материальном достатке. Иначе зачем бы ходатайствовали о постройке храма? И ведь построен в 1859 году он был на их пожертвования.

Этому великому событию в жизни хутора поспособствовал протоиерей Александр Фёдорович Данилевский, служивший в Есауловской станице, в 65 верстах от Чекалова. Да что там поспособствовал! Если бы не он — возможно, храма в хуторе не построили бы. Его приход охватывал обширную малозаселённую территорию, и, как пишут «Донские епархиальные ведомости» от 15 декабря 1896 года, «народ был так груб и неразвит, что трудно было провести среди них какие-либо добрые и полезные начинания. Только упорный труд, беспредельная любовь к делу и тёплое пастырское слово могли мало-помалу преодолеть все препятствия и достигнуть желанных результатов в деле нравственного, умственного и духовного просвещения народа». «Ведомости» и объясняют: как следствие, прихожанам из Чекалова захотелось видеть церковь у себя в хуторе. И настоятелем нового, однопрестольного храма во имя Рождества пресвятой Богородицы стал… отец Александр. Может быть, он решил, что достаточно потрудился на благо Есауловской станицы? Что было, то было: при отце Александре хутор вырос, преобразился, священнику удалось даже убедить раскольников, коих здесь было немало, перейти в православную церковь. Листая «Донские епархиальные ведомости» тех лет, встречаешь многочисленные упоминания о церквях Сизова, Нижне-Гнутова и других хуторов, разбросанных по здешним степям; все эти церкви возникли при отце Александре, все их он освящал, вместе с прихожанами благоустраивал… Образованный человек, ценитель Гоголя, Тургенева, Толстого, он добивался и того, чтобы в Чекалове открылась школа (что и случилось спустя десять лет после постройки храма), в ней священник занимался законоучительством.

Осенью 1896 года 77-летний отец Александр умер от водянки, и через год перед прихожанами встал вопрос о новой церкви, в отличие от старой — крепкой, неподвластной времени! И трёхпрестольной: главный престол — во имя Рождества Пресвятой Богородицы, другие — во имя Николая Чудотворца и Серафима Саровского. Проект составил архитектор А. Г. Седов, возвели храм в 1913 году, окружили низкой кованой оградой.

В 30-е годы его закрыли, а после войны перевели в распоряжение авиационной воинской части. Правильно говорят: пусть и кощунство использовать церковное здание как склад, но иначе не сохранились бы многие прекрасные церкви; ведь и взорвать могли, если уж не получалось разобрать (а последнее — дело непростое: раствором на яичных желтках кирпичи припаяны были накрепко!). Но — настенной росписи жаль, жаль убранства; а в чекаловском храме — какой иконостас был: с керамикой, с позолотой!.. Как пели колокола!

В 90-е годы колхоз «Нива» возглавил Николай Иванович Мавроди. Его заслуга, что храм поставили на учёт как памятник архитектуры. Собрали средства на реставрацию; в 1995 году москвичи остеклили окна, покрыли купол оцинкованным железом. Воинская часть вернула храм верующим, в состав церковной общины вошли солдаты и офицеры — «атеистом, маловером можно быть в тылу», сказал кто-то из них… На следующий год в хутор приехал отец Иоанн.

Прожил он два года и уехал, в чём причина? Евгений, председатель приходского совета, энергичный, плотного сложения светловолосый мужчина, предположил: может быть, понял, что жить в этой глуши тяжело, да и верующих в хуторе почти нет, — для кого служить? И у москвичей что-то не заладилось, позабросили реставрацию…

Теперь здесь на Евгении всё и держится. В 2004 году к нему из Волгодонска приехали в гости родственники-чекаловцы и порешили довести дело до конца. Главным спонсором вызвался быть Дмитрий Александрович. Оставалось провести сход хутора.

Разобраться в вопросах законного оформления церкви общине помог тогдашний семикаракорский благочинный отец Николай. Зарегистрировали храм в юстиции, вновь собрали средства… Не разуверились люди в том, что он возродится! Жертвовали колхозы Морозовского района и Дмитрий Александрович; на эти деньги приобрели семь архангельских колоколов, восстановительные работы продолжились. И остановились: деньги нужны ещё и ещё…

Двое рабочих, примостившись на лесах, шлифовали свежую кирпичную кладку, а мы — Татьяна Степановна, Евгений и я — прошли под холодные своды. На полу притвора было выложено:

А. И. ПАТРИЦИО

1912

Мощные крутые ступеньки в стене колокольни вели на хоры, в центральном храме громоздились штабеля досок; за тесными лесами сквозили остатки иконостаса; в двух притворах крепились на стенах иконки. По лесам я пробрался на крышу; с высоты развернулся скудный пейзаж: горстка беспорядочных домишек, голые степи, узкая петля Россоши и ставший странно близким Синий Гребень.

— Если бы сюда приехал батюшка, поселился здесь! — говорил Евгений, запирая высокие металлические ворота. Мы сходили с патерти, прощаясь. — Сюда приезжали бы и из Морозовска. Во всяком случае, на большие праздники большинство людей стремится быть на службе именно в старых храмах. А так — выпрашиваем деньги где можно, и я тут бьюсь один потихоньку. Видите — вот эти стёкла, — Евгений показал на окна, — я собирал на свалках и в Морозовске, и в Волгодонске. Мебельная фабрика не жертвует, отказывается. Бывало, мне свои люди оттуда сообщали: сейчас машина пойдёт на мусорник, будут вывозить остатки стёкол, имей в виду, — вот я и за теми машинами и подбирал.

Майское солнце светило вовсю, и так же, изо всех сил — гулял по поляне ветер. Базарчик разошёлся. Мы уезжали из хутора. Синий Гребень распрямлялся, сливаясь с бесконечными степями, церковь уменьшалась до карликового макета и пропадала вдали, будто странное виденье.

Э. А. Сокольский